Доктора как-то странно на Джека поглядывали. Та баба-кобёл из службы шерифа оказалась Дот Ротштейн, кузиной Пархача Тайтелбаума и сподвижницей легендарного Дадли Смита.
Предстояло вскрытие трупов – и вскрытие с неизбежностью показало бы, что пули, прервавшие жизнь мистера и миссис Скоггинс, были выпушены из револьвера Джека Винсеннса.
Спасли его дети.
Всю неделю в больнице он умирал от страха. Его нарушали Тад Грин и шеф Уортон, заходили и ребята из Отдела наркотиков. Дадли Смит предлагал свою помощь: хотелось бы Джеку знать, много ли ему известно. Сид Хадженс, главный редактор «Строго секретно», явился с ценным предложением: обмен информацией, присутствие журналистов при арестах знаменитостей в обмен на приличные суммы. Джек согласился – и спросил себя, много ли известно Хадженсу.
Дети не потребовали вскрытия. Оказалось, они адвентисты седьмого дня, для них вскрытие – надругательство над мертвыми. Коронер округа никаких сомнений не высказал, и мистер и миссис Скоггинс отправились для кремации назад в Айову.
Имя сержанта Джека Винсеннса склонялось во всех газетах. Разумеется, в самых хвалебных тонах.
Раны его потихоньку затянулись.
Он бросил пить. Завязал с наркотой. Выкинул к чертям свою заначку. Перечеркивал в календаре дни, прожитые без спиртного и наркотиков. Сотрудничал с Сидом Хадженсом, понемногу создавал себе имя. Оказывал кое-какие услуги Дадли Смиту. А по ночам к нему являлись мистер и миссис Гарольд Дж. Скоггинс. Пожалуй, выпивка и дурь могли бы убить их еще раз – уже навсегда. Но вместе с самим Джеком.
Сид устроил его консультантом в «Жетон Чести» – тогда еще радиошоу. Деньги полились рекой. Джек пытался тратиться на шмотки и женщин – но бары и «точки» наркоторговцев властно влекли его к себе. Он яро гонял пушеров: это помогало, но совсем чуть-чуть. И тогда Джек решил выплатить ребятишкам долг.
К первому чеку – на две сотни – приложил короткое письмецо, в котором выражал соболезнования семье погибших и которое подписал: «Неизвестный друг». Неделю спустя позвонил в банк: деньги по чеку получены. С тех пор Джек делал выплаты регулярно – и молился об одном: чтобы не пронюхал Сид Хадженс.
Джек распахнул гардероб, извлек свою парадную амуницию. Пиджак из «Лондон Шоп» куплен на гонорар от Сида за арест Боба Митчума. Мокасины с кисточками и серые фланелевые брюки – за материал о связи джазменов с коммунистами. Эту историю Джек вытряс из одного басиста, пойманного со шприцем, а «Строго секретно» из этого сделала сенсацию на целый разворот.
Он оделся, спрыснулся «Лаки Тайгером» и двинулся в Беверли-Хиллз.
Гулянка в разгаре. Задний двор площадью в целый акр уставлен тентами. Ребятишки из колледжа паркуют машины. На огромных тарелках – говяжья вырезка, ветчина, индейка. Официанты обносят гостей закусками, посреди двора высится огромная рождественская ель, падает мелкий дождик. Гости едят с бумажных тарелок. Газовые фонари освещают лужайку. Джек приехал вовремя и теперь пробирается сквозь толпу.
А вот и первые слушатели: Уэлтон Морроу подводит его к группе юристов из окружного суда. Джек травит байки: как Чарли Паркер пытался купить его молчание, подложив под него шлюху-мулатку, как он расколол Шапиро – педика из команды Микки Коэна, который толкал амилнитрит стриптизерам-трансвеститам в баре для голубых. Но Джек Винсеннс, Победитель с Большой Буквы, явился туда и в одиночку арестовал целую компанию гомиков, явившихся на конкурс двойников Риты Хейворт .
Аплодисменты. Джек кланяется. У елки замечает Джоан Морроу: она одна, кажется, скучает. Подходит к ней.
– С Рождеством тебя, Джек.
Высокая, стройная, тридцать один год, может, тридцать два. Ни мужа, ни работы. На красивом лице – привычная скучливая гримаска.
– Здравствуй, Джоан.
– Привет. Знаешь, о тебе сегодня в газете писали. Как рты арестовал двоих актеров.
– А, пустяки.
– Ка-а-кой скромник! – смеется Джоан. – И что с Ними теперь будет? С этим Роком… как его там… и с девушкой?
– Девчонке – девяносто дней, а вот Рокуэллу может светить до года. Пусть наймут твоего папашу, он их вытащит.
– А тебе их не жалко?
– Мне жалко рабочего дня, потерянного на показания в суде. Так что, надеюсь, они признают свою вину и мне не придется туда тащиться. И еще надеюсь, этот случай заставит их призадуматься.
– Знаешь, а я один раз курила марихуану. В колледже. Потом страшно захотелось есть, и я слопала целую коробку печенья, а потом меня стошнило. Скажи, ты бы меня за это не арестовал?
– Такую красавицу? Ни за что!
– А знаешь, что я тебе скажу? Сейчас я готова попробовать еще раз – так все обрыдло!
Пора закинуть пробный шар.
– Джоан, как на личном фронте?
– Никак. Кстати, знаешь полицейского по имени Эдмунд Эксли? Высокий, в таких симпатичных очечках. Сын Престона Эксли.
Как же! Очкарик Эдди Эксли, герой с шилом в заднице.
– Шапочно знакомы.
– Такой милый, правда? Я с ним познакомилась вчера на вечере у его отца.
– Папенькины сынки – не моя специальность. Зато знаю я одного очень приличного человека, который серьезно тобой интересуется.
– Вот как? И кто это?
– Некто Эллис Лоу. Заместитель окружного прокурора. Джоан улыбается, затем вдруг хмурится.
– Я слышала, он член Ротари-клуба . Еврей?
– Да, но это – с одной стороны. А с другой – он республиканец… и, вообще, далеко пойдет.
– Значит, ты его рекомендуешь?
– Уверяю тебя, не пожалеешь.
Джоан рассеянно трогает еловую ветку, и хлопья искусственного снега валятся на землю.