Секреты Лос-Анджелеса - Страница 132


К оглавлению

132

– Дорогу куда?

– На озеро Эрроухед. И незачем так кричать, я бы и без того вам все рассказала.

* * *

Охотничий домик Эксли – о нем рассказы ваза Инес. Говорила, на крыше у него три флага: американский, калифорнийский и флаг полиции Лос-Анджелеса. Бад едет на Эрроухед, кружит вокруг озера, наконец находит дом: все три флага развеваются на ветру. У крыльца стоит белый «паккард» Линн. Синего «плимута» не видно.

Одним прыжком Бад взлетает на крыльцо. Дверь закрыта снаружи на засов. Бад входит – обычная комната, пыль, тишина.

Бросается в спальню. Смятая постель, запах пота, следы губной помады на простынях. Бад срывает простыни, выбивает пух из подушек, переворачивает матрац – под матрацем книжечка в кожаной обложке. Дневник Линн – тот самый дневник, о котором он много слышат, но ни разу в него не заглядывал.

Бад хватает его, хочет разорвать надвое по корешку – так он в молодости на спор рвал телефонные книги. Но останавливается: он должен туда заглянуть. Страшно боится того, что может там прочесть, – и именно поэтому должен.

Последняя исписанная страница. Четкий, уверенный почерк Линн. Черные чернила – золотая ручка, что он ей подарил.


26 марта 1958

Еще немного об Э. Э. Он только что уехал. Кажется, смущен тем, что вчера так со мной разоткровенничался. В утреннем свете и без очков он выглядит молодым и очень уязвимым.

Но это видимость: Э. Э. очень опасен, и Пирса, с толкнувшегося с этим человеком на узкой дорожке, можно только пожалеть. Любовью Э. Э. занимается совсем как мой Венделл – медленно, словно хочет, чтобы это никогда не кончалось, чтобы ему не приходилось снова возвращаться к реальности. В первый раз я встретила человека, настолько похожего на меня: его ум. осторожность, скрытность, постоянная готовность к двойной игре – все это настолько мне знакомо, что я смотрю на него как в зеркало и боюсь того, что вижу. Рядом с ним В. У. кажется ребенком: честным, чистым и мужественным, да. Но ребенком. А по сравнению с тем выбором, что стоит перед ним сейчас, мое предательство Пэтчетта – просто детская игра. Парадоксально: этот холодный, циничный эгоист до сих пор по-детски восторгается своим отцом и смотрит на мир его глазами – тем ужаснее то, что ему предстоит, тем больше поражает и восхищает меня то, что, несмотря ни на что, он ютов действовать. Э. Э. не слишком вдавался в подробности, но суть дела такова: на некоторых порнографических фотографиях, которые продавал Пирс пять лет назад, имеются нарисованные от руки красными чернилами раны и увечья – и эти рисунки полностью совпадают с увечьями на теле Сида Хадженса, а также с ранами жертв убийцы-маньяка по имени Лорен Атертон, которого арестовал в тридцатых годах Престон Эксли. П. Э. намерен выставить свою кандидатуру в губернаторы, а Э. Э. считает, что его отец неверно расследовал дело Атертона и, кроме того, подозревает, что в это время П. Э. состоял в дедовых отношениях с Рэймондом Дитерлингом (одной из жертв Атертона стал мальчик-кинозвезда, снимавшийся у Дитерлинга). Вот и еще один парадокс: мой Э. Э., такой трезвый и прагматичный, воображает своего отца каким-то идеальным героем, рыцарем без страха и упрека и приходит в ужас от одной мысли о том, что П. Э. может проявлять какие-то человеческие слабости. Он боится, что расследование «Ночной совы» раскроет ошибку П. Э. и помешает его избранию в губернаторы, и. судя по всему, еще больше боится, что его отец окажется обычным смертным. И все же он твердо намерен расследовать дело, пока не докопается до сути. Как я ни люблю Венделла, но приходится признать: он в такой ситуации, скорее всего, принялся бы стрелять направо и налево, а потом сел бы дожидаться, пока придет кто-нибудь поумнее – ну хотя бы тот сладкоречивый ирландец Дадли Смит, о котором он столько рассказывает, – и все исправит. Пока все: остальное запишу после прогулки, завтрака и трех крепких чашек кофе.


Теперь он рвет дневник – сперва вдоль корешка, затем на мелкие кусочки, превращая кожу и бумагу в труху.

Подходит к телефону, набирает номер ОВР. Дзззинь, дзззинь.

– Отдел внутренних расследований, Клекнер.

– Это Уайт. Позови Эксли.

– Уайт, имей в виду, у тебя будут большие не… Новый голос.

– Это Эксли. Уайт, где ты?

– В Эрроухед. Только что прочел дневник Линн. Теперь я знаю все про твоего старика, Дитерлинга и Атертона. Все знаю, понятно, мать твою? Сейчас мне нужно найти одного человека. Когда я с этим разделаюсь, имя твоего папочки появится в шестичасовых новостях.

– Уайт, подожди! Мы можем договориться!

– Иди к черту, Эксли.

* * *

Назад в Лос-Анджелес. По третьему кругу: Чайнатаун, Стрип, «Билтмор». Перед глазами плавают алые круги, китаезы кажутся похожими на музыкантов из группы Спейда, у «Ковбойских ритмов» – желтые физиономии, глаза-щелочки. Все норы, все укрытия проверены по три раза. Кроме одной: у агента Кули он был только однажды.

Бад едет в «Ассоциацию Ната Пенцлера». Дверь в кабинет открыта – мистер Натски у себя за столом кушает сэндвич. Заметив Бада, чуть не давится:

– О черт!

– Спейд вчера не появился на концерте. Должно быть, он тебе стоит кучу денег.

Пенцлер сует руку под стол:

– Эх, Тарзан, знал бы ты, сколько неприятностей доставляют мне клиенты!

– Что-то ты не сильно этим огорчаешься.

– Потому что в конечном счете всегда остаюсь в прибыли.

– Знаешь, где он?

Пенцлер, что-то заталкивая под стол:

– Скорее всего, где-нибудь на Марсе в обнимку со старым приятелем «Джеком Дэниелсом» .

– Что это ты там, под столом, делаешь?

– Яйца себе чешу. Так хочешь на меня работать? Пять сотен в неделю и десять процентов агенту.

132