– Вы красивее. Линн закуривает.
– Спасибо. Обещаю не передавать это вашей подружке.
– С чего вы взяли, что у меня есть подружка?
– У вас пиджак измят и пахнет духами.
– Она мне не подружка. Она… ну… честно говоря, она просто мне подвернулась.
– Думаю, такое с вами не часто случается.
– Да, черт побери, не часто. А теперь, может, вернемся к делу? Мисс Брэкен, расскажите мне о Пирсе Пэтчетте и его бизнесе.
Линн выпускает клуб дыма, отпивает скотч.
– Что ж, даже если не касаться того, что Пирс для меня сделал, он – человек необыкновенный. Такие люди жили в эпоху Возрождения. Дипломированный химик, специалист по дзюдо, настоящий спортсмен. Любит окружать себя красивыми женщинами. Брак его распался, любимая дочь умерла совсем маленькой. Со своими девушками он всегда честен, прекрасно с нами обращается и позволяет встречаться только с приличными и состоятельными людьми. Можно сказать, что у него комплекс спасителя. Пирс любит своих женщин. Да, он нас использует и на нас наживается – но, кроме этого, в нем есть и искреннее чувство. При первой нашей встрече я рассказала Пирсу, что мою младшую сестренку задавил пьяный водитель, – так вот, он, слушая меня, заплакал. По-настоящему заплакал. В бизнесе Пирс Пэтчетт – человек жесткий. И да, он сутенер. И все же хороший человек.
Похоже, не врет.
– Чем еще занимается Пэтчетт?
– Остальной его бизнес вполне легален. Организует финансирование фильмов, дает деловые консультации своим бывшим девушкам.
– А порнуха?
– Что вы! Пирс и порнография… Он любит этим заниматься, а не любоваться.
– А торговать?
– И торговать не любит.
А вот здесь, кажется, врет. Иначе почему так блеснули глаза у Пэтчетта, когда Бад заговорил о порнографии?
– По-моему, вы мне пудрите мозги. Хорошее обращение сутенера с девушками – ну допустим, но вас послушать, так Пэтчетт – просто Иисус Христос с двенадцатью апостолами. Сдается мне, не все так гладко. Расскажите-ка, что там у него за «студия».
Линн тушит сигарету.
– Предположим, я не хочу об этом говорить.
– Предположим, я сдам вас обоих в Отдел нравов. Линн задумчиво качает головой.
– Пирс считает, что вы сводите какие-то личные счеты, так что в ваших интересах вычеркнуть его из списка подозреваемых, а о прочих его делах помалкивать. Он думает, вы не станете о нем сообщать. Это было бы глупо с вашей стороны.
– А я вообще часто делаю глупости. А что еще думает Пэтчетт?
– Ждет, когда вы заговорите о деньгах.
– Я вымогательством не занимаюсь.
– Зачем же тогда…
– Ну, может, мне просто любопытно!
– Ну что ж… Знаете, кто такой Терри Лаке?
– Помойный тип. У него в Малибу санаторий для наркоманов.
– И то и другое совершенно верно. А еще он пластический хирург.
– Так это он Пэтчетту физиономию разгладил? Я и подумал, не может пятидесятилетний мужик так молодо выглядеть!
– Об этом я ничего не знаю. Но Терри Лаке создает девушек для студии Пирса. У нас есть Ава и Кейт, Рита и Бетти. Гарднер, Хепберн, Хейворт и Грэйбл, разумеется. Пирс подбирает девушек, похожих на кинозвезд, а Терри с помощью пластической хирургии добивается идеального сходства. Этих девушек можно назвать наложницами Пирса. Они спят с ним и с избранными клиентами – партнерами, которые помогают ему финансировать фильмы. Извращение? Быть может. Но Пирс о своих девушках заботится. Отчисляет от заработка каждой определенный процент и вкладывает в различные предприятия. Все работают только до тридцати лет – без исключений. Пирс не позволяет девушкам употреблять наркотики, никогда ни одну пальцем не тронул. Я ему очень многим обязана. Ну что, способен ваш полицейский рассудок воспринять такую противоречивую картину?
– Вот черт! – говорит Бад.
– Нет, мистер Уайт. Пирс Морхаус Пэтчетт.
– И ты тоже легла под нож Лакса?
– Нет. Я отказалась, и Пирс уважает меня за это. От природы я брюнетка, – она касается своих золотистых волос, – но все остальное – мое, настоящее.
– И сколько тебе лет?
– Через месяц исполнится тридцать. Я собираюсь открыть магазин одежды. Видите, как меняет людей время? Случись нам познакомиться через месяц – я была бы уже не проституткой, а добропорядочной гражданкой. И брюнеткой. Так что никто не твердил бы мне: «Лх, как вы похожи на Веронику Лейк!»
– Вот черт!
– Нет. Линн Маргарет Брэкен.
– Я хочу еще раз с тобой встретиться. – не раздумывая, выпаливает он.
– Приглашаешь меня на свидание?
– Да, заплатить я не смогу.
– Тогда подожди месяц. Всего один месяц.
– Я не могу ждать!
– Хорошо. Но с одним условием: больше никаких допросов. Не хочу ходить у тебя в подозреваемых.
Бад рисует в воздухе крест, перечеркивая свои подозрения насчет Пэтчетта.
– Договорились.
Камера Микки Коэна.
Впрочем, камерой ее назвать сложно. Комфортабельная, роскошно обставленная комната: кровать, стул, полки – все обтянуто бархатом. Из вентиляционного отверстия в стене струится теплый воздух – в штате Вашингтон в апреле еще стоят холода. Эд подавляет зевок: сегодня они несколько часов беседовали с Крутым Джеком Уэйленом, исключили его из списка подозреваемых, пролетели тысячу миль – и теперь, в час ночи, сидят и ждут, когда этот ненормальный гангстер закончит позднюю партию в безик. У ног Галл одета устроился Микки Коэн-младший – жирный бульдог в бархатной жилетке. Галлодет треплет его по голове. Эд просматривает записи, сделанные во время разговора с Уэйленом.
Вытягивать из Уэйлена показания не пришлось – он заговорил сам, да так разболтался, что они уж и не знали, как его остановить. Теорию Энгелклингов он просто высмеял, а затем принялся жаловаться на упадок организованной преступности в родном Лос-Анджелесе.